На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 92

— Оставьте меня хоть вы, Бруно Иванович, не мучайте непотребством… Дайте покой!

Всю дорогу князь молчал, лишь единожды произнес:

— Меня тоже можно понять: ведь мне всего три десятка…

— Понимаю, — согласился с ним Чиколини.

Они вернулись в Уренск, и князь сразу же отправился в жандармское управление, чтобы заручиться поддержкой Дремлюги. «Надо остаться честным, — думал он, — надо избавить мужиков от черкесов!..»

Дремлюга встретил Мышецкого сияющий, как новый пятак.

— Позвольте доложить? — подтянулся капитан. — За время вашего отсутствия нами арестован главарь большевиков в губернии…

— Кто? — спросил князь.

— Борисяк, конечно! Каково, князь?..

Обессиленный событиями, Сергей Яковлевич долго не отвечал.

— Надо бы мне почаще уезжать, — сказал задумчиво. — Вы тут, господа, без меня и правда, что лучше обходитесь…

3

— Кстати, Огурцов, а что там с запереченским банком?

— А разве не знаете, ваше сиятельство?

— Нет, не знаю… Выяснилось что-либо с эксом?

— Уже повесили, — сказал Огурцов.

— За что повесили?

— Как всегда — за шею, князь.

— Кого, кого, кого? — закричал Мышецкий, вскакивая.

— Одиннадцать человек зараз.

Воспитанный на классике закона, Мышецкий был вне себя:

— Да что генерал Тулумбадзе — в уме ли он? Ведь это же кончится для него Сибирью… Взять вот так, без суда и следствия, и вздернуть одиннадцать человеческих душ!

— Подозрение на них пало, — отвечал Огурцов… Сергей Яковлевич глянул в пустую чернильницу:

— Кто-либо из уренских обывателей не попался?

— Нет, ни одного. Всех взяли из Тургайской области…

— Налейте чернил, — велел Мышецкий. — Я буду много писать и думать. И вообще, любезный драбант, я не многого ведь от вас требую. Но следите хотя бы за чернильницей! Ей-ей, от таких трудов вы не сломаетесь…

«Двухспальной» в этот день князь не принял. Аки голубь, был чист и свеж — готовился к полету. Первым делом связался по телефону с казармами «желтой» казачьей сотни астраханцев.

— Есаул Горышин, — наказал он, — пошлите своих казаков в Большие Малинки для ареста черкесов. Обезоружить их — и сюда!

Потом вызвал к себе смотрителя тюрьмы Шестакова:

— Господин капитан, вам пришлют черкесов. Вы их примите из-под конвоя, поселите у себя без удобств, как скот, чтобы другим было впредь неповадно. А на родину — по этапу!

— По этапу? — сомневался Шестаков. — Да не раньше осени доберутся. И то, пожалуй, на следующий год.

— А окружного пути нет, чтобы пристегнуть их?

— Есть, но столь гиблый, что и журавель не вынесет. Через Омск на Казань, по Волге вверх до Рыбинска, оттуда на Ярославль, затем через «Бутырки» прямо на Владикавказ… Денег жаль! Дорога, все-таки. Конвой. Опять-таки, и жратвы надо… Стоит ли?

— Не стоит, — рассудил Мышецкий. — Тогда пусть сидят в клоповнике у Чиколини. До осени, когда наш этап соберется. Не подохнут! — Потом спросил Шестакова: — А Борисяк арестован, знаете?

— Извещен. Но капитан Дремлюга его при себе в загашнике держит. Как медалью гордится!

Дремлюга вчера утаил от князя, каким образом ему удалось поймать Борисяка. Сказал только так, осторожничая: «Секрет внутриведомственный, князь, уж вы на нас не серчайте…»

— А как это все случилось? — с хитрецою спросил Мышецкий.

— Как? Были бы овцы, а волк всегда сыщется, — пояснил Шестаков туманно. — Мы ведь — серая вошка. Мало знаем. Хватают другие, а наше дело — сторожить нахватанных.

— Ну-ну! — И князь отпустил Шестакова, затем созвонился с жандармским управлением.

— Кто говорит со мною? — спросил он.

— Сотрудник Трещенко, — отозвался незнакомый голос.

— Что значит — сотрудник? Объясните, сударь.

— Значит, разделяю труды с капитаном Дремлюгой, честь имею…

— Хорошо, — деловито велел Мышецкий. — Будьте так любезны на восемь часов вечера приготовить Борисяка, что содержится вами под арестом, к свиданию со мною.

— Приготовить? Коим образом?

— Вы не шутите. Мыть-стричь-брить не надобно. Просто объявите Борисяку, что с ним будет говорить губернатор… Поняли меня?

— Ваше сиятельство, — сказал Трещенко, — но арестант особливо опасный, и… как Дремлюга? Как господин капитан посмотрит?

— Это мое право, — резко возразил Мышецкий. — Право губернатора, и не советую вам это право оспаривать…

Трезво — без вина — обедал он сегодня в «Аквариуме». За одним столом с Ениколоповым…

— Борисяка нашли, слышали? — спросил князь.

— Да что вы, князь? — поразился Ениколопов.

— А в Тургае этот балбес Тулумбадзе повесил просто так, себе в удовольствие, одиннадцать человек…

— Как повесил? За что?

— Говорят, за шею! Тут экс был в Запереченске — помните? Кажется, если верить слухам, двести тысяч сняли с банка…

— Какие весельчаки населяют этот грешный мир, князь! Вы подумайте, в газетах писали, что грабили банк только три человека, а четвертый двери прикрывал. Повесили же — соответственно, в назидание другим, сразу одиннадцать… Комики! Эксцентрики!

— Лишь по подозрению, — буркнул Мышецкий. — Надеюсь, это плохо кончится для Тулумбадзе…

Сергей Яковлевич, вздыхая, ушел, а Ениколопов остался сидеть под тентом ресторана, раздумывая. Значит, экс прошел удачно. Повесили! А станок взял Дремлюга, конечно, вместе с Борисяком. А что еще?.. И тут Ениколопов заметил Паскаля: сидел тот в уголочке и, выставив мелкие, как у мышонка, зубы, обгладывал лапку зайчика. «Крысенок!» — и решительно пересел к нему за стол.

— Вы, — спросил, — в диалектике что-либо смыслите?