На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 27

Сергей Яковлевич нащупал в чемодане среди белья тяжелую погремушку браунинга. Нельзя — плохо может кончиться.

— Андрюша, — сказал князь, — хотя ты и знаменит своим отвращением к пьянству, но придури в тебе незаметно. Ты — человек твердых нравственных устоев… Возьми-ка от меня на память!

— В кого палить-то? — взял Андрюша оружие. — Вот, ежели в думу, пока я здесь погибаю, Галушкина изберут замести меня, ну, тогда — держись… Галушкину зубами ляскать!

— Пренебреги, — сказал Мышецкий, переодевшись. — Собирайся.

— А куда?

— Я угощу тебя хорошим вином. У меня сейчас такая гнусь на душе! Я такое пережил… за Максима Горького, что, знай он об этом, прислал бы мне фотографию свою с автографом! Пошли…

Вприпрыжку Андрюша припустился за князем.

В ресторане было темно, мрачно и холодно, как в камере пыток. И пахло уже не морем: из-под настила пола, забрызганного вином, словно кровью, пробивался запах древних подвалов. Из люков, будто бес, вылез старый виночерпий в темном фартуке — специально в темном, чтобы на нем не была заметна пыль от винных подвалов.

— Соммелье, — позвал его Мышецкий, — пожалуйста, карту!

— Это что? Ехать надо? — спросил Андрюша.

Винный мастер подал карточку вин. Эдакий томина страниц в шестьсот, который начинался эпиграфом — легендой от Ноя.

— Андрюшка, вникай, — сказал Мышецкий. — Вот евреи говорят, что легендарный Ной полил виноградную лозу трижды. Сначала кровью птицы, потом львиной и, наконец, кровью свиньи. Соответственно, мой милый, и люди, выпив вина, сначала заливаются, как птички, потом дерутся, как львы, после чего дружно превращаются в свиней… Осознал?

— Пива… можно? — спросил Андрюша. — А потом почитаем!

Мышецкий вникнул в ученость меню. Открывалось меню историческим очерком: биографии великих пьяниц для контраста перемежались биографиями великих трезвенников, которые в этом мире оставили после себя меньше, а пьяницы оказались людьми энергичными. Очень хороши были и гравюры, помещенные в книге.

Андрюша, изнывая, с отвращением поглядывал на книгу:

— Долго, што ли? Не читать же пришли… Эй, чеаэк, — пива!

К «бояр-рюсс» подоспел соммелье:

— Вы, мсье, выбираете вино, как погоду! Не советую только брать за тысяча восемьсот семьдесят девятый год, обильный дождями. Обратите внимание знатока прямо на страницу тысяча восемьсот шестьдесят пятого года, который принес славу Бургундии!

Мышецкий с трудом разбирался в таблицах, схожих с логарифмическими. Почти формулы! Да и держать меню было тяжело. Сказал:

— Вот эта бутылка номер четыреста восемнадцать, заверенная самим епископом Бонифацием, она действительно у вас существует?

— Переверните страницу, мсье, и убедитесь. Эта бутылка обошла вокруг света на парусном судне, вынесла три сильных шторма в океане, что в три раза и повысило ее стоимость. Мы даром денег за вино не берем!

На этой бутылке Сергей Яковлевич и остановил свой выбор.

— А что? — спросил Андрюша. — Чай, в червонец потянет?

— Последний раз, — делился своими знаниями Мышецкий, — такую бутылку купил у них сам кайзер Вильгельм и никому не дал выпить. Вот уже восемь лет — написано так — он к ней прикладывается.

— Ну, мы растягивать не будем. Мы, слава богу, не кайзеры!

Из люка рабочие ресторана осторожно, словно бомбу, вынули ивняковую корзину. Поставили между ног. Соммелье тем временем водрузил на стол «бояр-рюсс» какой-то станок. Вроде лафета. С прицелом. И бережно потом, как младенца, вынес из корзины замшелую бутыль. С горлышка ее свисали старинные печати.

— Как в банке! — заметил Андрюша. — Приходи, кума, любоваться!

Бутылку, словно снаряд, наклонно вставили в пушку станка, и соммелье воззвал к терпению Андрюши, пока вино не отдохнет после векового подвального холода. Ждали… Потом виночерпий зажег свечу, поставил ее перед горлышком бутылки. Станок заработал, и бутыль, освобожденная от печатей, стала медленно склоняться над бокалом. Соммелье, прищурив один глаз, зорко следил за чистотою винной струи, резво бежавшей мимо пламени. И лился торжественный кристалл. Сама древность. Аромат веков…

Теперь можно пить. Сергей Яковлевич поднес бокал к губам.

Но тут, в дальнем конце зала, в потемках, вдруг увидел Виктора Штромберга, зубатовца. Того самого… Витьку!

Андрюша кайзера давно обогнал. Мышецкий, безо всякого удовольствия, тоже проглотил бокал. До аромата ли тут, когда вот прямо здесь, живой и теплый, сидит Витька! Пальцы ерзали по столу, жамкая скатерть. Будь это в родимой России, так просто — свистнул бы полицию. А тут?.. Однако напакостить этому мерзавцу следует.

— Знаешь, кто это? — показал Андрюше на Штромберга. — Это вредный человек. Ты его бойся… Пей!

Успокоился. Поглядел опять. Штромберг играл теперь завидную роль богатого туриста. «Бояр-рюсс»! А напротив него, блистая чешуей платья, сидела «змея». Особая порода проституток, когда с детства женское тело массажами и припарками превращают в узкую тростинку. На Руси про таких говорят: кожа да кости. Но кому-то нравится… Вот и Витька, по всему видать, был очарован.

Сергей Яковлевич отложил в бумажник сто франков сразу:

— Гарсон! Отнесите за тот стол и покажите содержимое даме.

Андрюша уже достиг состояния «птички».

— Слушай, — сказал, — а по шее не накидают? Здесь же республика! Чего пристаешь? Наверняка министерша какая-то.

Гарсон вскоре вернулся, протянув князю бумажник.

— Но иностранец, с которым пришла эта дама, добавил два «колеса»… Вам так нужна эта дама, мсье? — спросил гарсон.