На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 54

Вот и сегодня она пробежала свежие листы…

— Боже мой, — помертвела прекрасная Додо. — Опять он! Было сказано, что прапорщик граф А. Н. Подгоричани тяжко контужен в голову и представлен к Владимиру с мечами для ношения с бантом; ныне же производится в поручики.

— Минутку… минутку! Но в прошлый раз был контужен тоже в голову? Хм, что же у него от башки осталось?..

Додо хмыкнула, листанула газету дальше. Доводилось до сведения всех начальников, полиции и приставов, что известный виновник погромов, иеромонах Евлогий (в миру Семен Фуфанов), взломав решетку Почаевской лавры, скрылся в неизвестном направлении. При поимке вышепоименованного властям следует учитывать, что Евлогий обладает нечеловеческой силой, рвет грудью цепи…

Додо взялась за маленькие дамские ножницы — аккуратно вырезала эту заметку. Раскрыла большую тетрадь, нечто вроде дневника мыслящей женщины. Шлеп! — вклеила заметку, а ниже приписала:

«Обратить особое внимание. Говорят, наш Мелхисидек поддерживает этого подвижника. Скоро приедет Сережка, и все его ждут, дурачки!..»

Поразмыслив, Додо прошла к телефону.

— Милочка, — сказала телефонистке, — соедините с Монахтиной.

«Зззум-ззум-зум…»

Долго не отвечали.

— Кто просют? — раздался издали голос горничной. — Золотко, а что делает Конкордия Ивановна?

— Чичас подыму… Лежать изволят.

Додо подластилась перед Монахтиной лисичкой:

— Дорогая моя, совсем из головы вон… У вас такой чудный цвет лица. По секрету: каким кремом вы пользуетесь?

— Только эликсиром, каким пользовалась когда-то королева Мария Антуанетта. Но у меня осталось всего полбаночки…

«Жидюга», — решила Додо, но главное, как и положено женщине, она высказала лишь в конце разговора:

— Как здоровье преосвященного? Все-таки годы его…

— Ничего, — скромно ответила Монахтина, почуяв интригу.

— Но ведь его нельзя излишне волновать, а тут эта поразительная новость… Разве не слышали?

— Какая? — клюнула Монахтина.

— Евлогий выломал решетку, и теперь его ищут. Вот я и думаю, а не мог бы его приютить у себя в лавре наш преосвященный?

Закусив губу, Додо выслушала ответ Конкордии Ивановны.

— Но я, Евдокия Яковлевна, в политику, как некоторые другие дамы не мешаюсь. Меня сейчас больше волнует приезд дорогого Сергея Яковлевича! Ваш брат — мой большой друг…

На этом разговор и закончился. В соседнем номере послышались голоса — мужской и женский: у вдовы Супляковой появились вроде новые постояльцы. Около полудня, спустившись в кухмистерскую, Додо познакомилась с новыми соседями по гостинице. Навстречу ей привстал, одетый под «степного барина» (в сапогах и низкополом сюртуке), толстый господин, гладко выбритый, жующий:

— Действительный статский советник Жеребцов и моя супруга, урожденная княжна Кейкуатова!

Додо оценивающе глянула на Жеребцову: «Какая прелесть это дитя!» Матовая белизна лица, ротик чуть розовый, и только углы саблевидных глаз выдавали сильную восточную кровь, не угаснувшую в поколениях. Но взором, опытным-преопытным, Додо распознала в юной женщине что-то темное и мрачно-порочное.

— Вы надолго к нам, господа? — спросила Додо полюбезнее.

— По делам имения. Думали застать князя Мышецкого, но он еще, говорят, в дороге. А до Тургая — хлопотно и накладно.

— Да, — сказала Додо, едва расцепив узкие губы, — мой брат скоро приедет и, даст бог, наведет здесь порядок…

Жена-девочка скосила в сторону мужа красивые глаза.

— Что же ты молчишь, папочка? — спросила она.

— Позвольте, позвольте… — заговорил тот. — Я уже имел честь представиться вашему брату. Какое счастливое совпадение! Ксюша, — сюсюкнул он жене, — ты посмотри, деточка: это сестра князя Мышецкого… Помнишь, я тебе говорил? Вот я, — снова в сторону Додо, — и моя жена, урожденная княжна Кейкуатова… мы…

Додо раскурила папиросу:

— Я уже слышала, сударь, что ваша жена — урожденная княжна Кейкуатова, и у меня хорошая память.

Жеребцов осекся. Чмокая, жевал сочную котлету. В кухмистерскую вошел инженер-путеец — молодой, в ладно пошитом мундире, здоровый, сытый, богатый, вся жизнь ему улыбалась. Стал выбирать у прилавка торт — подороже и попышнее:

— Вот этот бы мне — с розанами и марципаном… Барышне!

Додо снова глянула на Ксюшу Жеребцову: та смотрела на молодого мужчину — тяжело и вожделенно, как смотрели, наверное, на красивых рабов ее узкоглазые предки. Перехватил взгляд жены, взгляд голодной самки, и муж ее, — снова стал сюсюкать:

— Ксюшенька, тебе так нравится этот господин? Хочешь, я представлюсь ему и ты с ним познакомишься?

У Додо чуть-чуть дрогнул уголок рта, и она отвернулась. В этот чудовищный момент она определила точно — так, словно сделала зарубку на дереве: «Этот скот…, немощен». Она встала, прошла через зал. Взяла путейца за плечо, заглянула в глаза:

— Никита, а я ведь здесь. И все слышу…

Инженер, растерявшись, склонился к руке женщины. Додо поправила ему воротник и этим интимным жестом дала Ксюше понять, что красавец инженер ей близок. Но и этого мало для женщины: Додо поцеловала молодца в загорелую шею и вышла, не обернувшись.

На груди у нее висели часики: скоро два, придет Атрыганьев.

«Два пуда мелинита — этого мало», — размышляла она.

Атрыганьев похудел на ноги — от беготни, от хлопот.

Додо из милой очаровательной женщины превратилась для него в смертельного врага. Она отняла у него власть над уренскими «патриотами», сделала из него дурачка, теперь его никто не слушается, хотя он все-таки предводитель дворянства…