На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 55


К оглавлению

55

— Сударыня, — сказал Борис Николаевич, усаживаясь без приглашения, — пусть это наше свидание станет последним. У вас свое общество, у меня — иное, и мы не сходимся в оценке событий.

— Ну-ну, — усмехнулась Додо, — как-нибудь сойдемся.

Атрыганьев небрежно закинул ногу на ногу, штанина задралась, и стали видны сиреневые штрипки от исподнего платья. «Предводитель… в кальсонах!» — неприязненно подумала Додо и начала разговор в старом еще тоне — дружеском:

— А у тебя появился соперник, новый человек в губернии — Жеребцов… Не знаешь, что он такое и зачем пожаловал?

— Он уже был у меня. У него какие-то нелады с мужиками.

— По поводу?..

— Мужиков, конечно. Я бы не мог так жить!

— С такой красоткой?

— Нет, меня женщины более не волнуют, — намекнул Атрыганьев на свою прежнюю симпатию к Додо. — Я имею в виду другое — отряд черкесов, который охраняет его имение от мужиков… Разве это достойно дворянина? Попросил бы хоть военный постой, все лучше!

Додо, ни слова не сказав, встала и вышла в соседнюю комнату. Там открыла буфет, налила рюмку ликеру, выпила. Вернулась.

— Извини, — сказала. — Женские дела… Тебя не касаются!

Атрыганьев спросил у Додо — подавленно:

— Почему ты решила, что я должен опасаться Жеребцова?

— Просто я прикинула наугад, — ответила Додо. — Ты человек уже сдавший… силами, молодостью, идеями. К тому же — прости и не сердись! — ты реакционен. А сейчас дворянство нуждается в реформаторах… Смотри: хоть одна губерния в России осталась равнодушна к тем событиям, которые происходят? Ни одна… А что делают твои уренские дворяне? Сидят в «Аквариуме», словно окаянные, да мучают невыспавшихся арфисток!

— Но господин Жеребцов — тоже не Сенека! — выпалил Атрыганьев. — Почему вы думаете, мадам, что он может заместить меня в уренских предводителях? С чего бы это? За какие доблести?

— Да просто потому, что Жеребцов — человек свежий. Служил в столице. Знаком с веяниями. Богат и дубоват… Чего еще надо?

Атрыганьев в бешенстве вскочил, долго искал свою соломенную шляпу. Искал и — не находил.

— Где моя шляпа? — вынужден был спросить.

— Мой милый друг, вы как пришли, так сразу же и сели на свою шляпу… Оглянитесь!

Предводитель горестно, выпрямлял измятые поля.

— Поздравляю, — сказала ему Додо.

— С чем, сударыня? — вспыхнул предводитель.

— Поздравляю вас, что, когда вы сидели, ваша голова не находилась в шляпе… Согласитесь: это было бы ужасно!

— Я ухожу! — крикнул Атрыганьев.

— Стоп… стоп… — придержала его Додо. — Пора, мой друг, рассчитаться перед уходом. Когда вы сдадите мне кассу общества уренских патриотов?

— Я… — сказал предводитель и больше ничего сказать не мог.

— Дальше! — велела Додо.

— Всему есть предел. А я…

— Смелее!

— Я… ухожу, — Атрыганьев вежливо поклонился.

— Идите… — Додо зевнула.

Когда над Уренском стемнело, дом предводителя окружили «патриоты». Бревном, как тараном, вышибали ворота. Тяжко ухали булыги через забор, летели стекла.

— Верни деньгу! — орали патриоты. — Деньгу верни нам… Атрыганьев, плача, звонил среди ночи Дремлюге:

— Капитан, Антон Петрович… Эта дикая женщина, эта… Караул, меня, кажется, поджигают!

— Что-то я вас не пойму, Борис Николаевич, — отвечал Дремлюга спросонья. — Сами же вы породили это общество. А теперь дитятко родителя лупит?.. В любом случае звоните Бруно Ивановичу: бандиты по его части. А мое дело — чистая политика!..

Рано утречком Атрыганьев тишком выбрался из города и запропал в своем родовом имении Заклинье. Но громилы Додо и там не оставили его в покое. Мясник Ферапонт Извеков (человек ужасных наклонностей) ходил вокруг заборов, покрикивая:

— Погоди, шибздик! Я не погляжу, что ты камергер… Мы тебя на манер китайцев обработаем. Башку тебе выбрюем, да по капельке будем капать… Где хошь возьми, а кассу отдай!

Не вылезая из Заклинъя, предводитель стал отчаянно распродавать акции русско-бельгийской фирмы стекольных заводов. Тут спохватилась и милейшая Конкордия Ивановна.

— Ёська, — стала она трясти Паскаля, — скупай быстрее… Чего ты хлопаешь? Дело прибыльное.

Осип Донатович еще ломался:

— Зеркальное производство. Технология… все такое.

— Скупай, дурак! Золотое дно: после революции всем стекла вставлять будет надо… Вот тогда и хватятся!

Паскаль стал жадно хватать акции, и это не ускользнуло от зоркого взгляда Додо: в один из дней она снова раскрыла толстую тетрадь — дневник мыслящей женщины:

«Атрыганьев посрамлен, в предводители надо поднять своего. Об Евлогии пока ничего не слышно. Надобно следить за Мелхисидеком. И — за Паскалем, чтобы акции остались у нас и не вышли из Уренска».

— Петя, — сказала Додо, — не пора ли вам оставить картинки и стать мужчиной, чтобы раз и навсегда ответить женщине, измученной вами: дадите вы ей свободу или нет?

Петя исподлобья смотрел на жену, скользил по ней взглядом — поверх громадных фолиантов с гравюрами.

— Вы же свободны и так, сударыня, — ответил злобно. — Это я должен просить, чтобы вы оставили меня в покое. Что еще надобно? Я потерял с вами все: мельницу, дело моего отца, заехал вслед за вами в эту трущобу, вижу теперь всю вашу развращенность, сударыня, и… Еще вам свободы? Возьмите!

— Развод будет? — спросила Додо.

— На какие шиши? — отвечал Петя, уже выходя из себя. — Вы, князья Мышецкие, обобрали меня до нитки, я вынужден отказать себе даже в покупке новых гравюр, и только плачу над каталогами… Я плачу горькими слезами над каталогами!

— Все это глупости, Петя, — вздохнула Додо. — Ребенок ты…

55