На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 89

Жеребцов был не совсем умен и следующий вопрос построил таким образом, что вся его хитрость вылезла сразу наружу:

— А вы к нам, князь, наездом или… тоже о земле?

Мышецкий же был достаточно умен для того, чтобы солгать:

— Нет, господин Жеребцов, мы с уренским полицмейстером — прошу любить и жаловать! — просто объезжаем губернию. Вот и завернули ради отдыха и приятного продолжения знакомства…

Улучив затем удобный момент, князь нашептал Чиколини:

— Повращайтесь, сударь, по экономии. Учить, надеюсь, не надо?

Мышецкий осмотрелся. Старинный барский дом, возведенный еще при Александре I, — тогда умели строить, не чета нынешним, создавали великолепно, добротно, на века! Это уже не гнездышко, а гнездо — столбовое, дворянское. Однако в комнатах пустота: голые стены, расшатанные паркеты, лепные карнизы облупились, зеркала в черноте и язвах. Оно и понятно: прежний хозяин отошел в вечность, а Жеребцов «благоуворовал» имение совсем недавно.

— Я вас проведу к жене, — сказал он. — Ксюша, милочка, а вот князь Мышецкий, о котором я тебе так часто рассказывал…

На веранде дома, в плетеной качалке, сидела молодая женщина и будто резанула князя из-под бровей острыми лезвиями татарских глаз. Что-то было в ней от степной лошадки — маленькая, поджарая, неукротимая и пылкая. Сергей Яковлевич с волнением поцеловал загорелую ручку, пахнущую сеном.

— Надеюсь, — тоном приказа заявила она, — вы допустите меня в свой мужской разговор?

— Конечно же, милочка, — охотно согласился помещик, и Мышецкий сразу понял, что сущность всей идеологии Жеребцовых заложена именно в этой женщине-девочке, а муж ее — так, лишь подпевала…

Обед был подан сюда же — на веранду. Ботвинья с зеленью прямо со льда освежала тело и бодрила дух. Сначала, как водится, поговорили о думе, о Витте, удачно обошедшем японцев в Портсмуте, потом Мышецкий начал осторожно подбивать клинья под Жеребцовых:

— До меня доходили стороною слухи, что имение ваше страдает запущенностью. Земли и покосы лежат впусте. А время сейчас таково, что следовало бы всем нам…

Ксюша посмотрела на него снизу — обжигающе, тяжело.

— Не надо бояться страшных слов, — смело сказала девочка-женщина. — Что вы советуете нам, князь?

— Во избежание аграрных недоразумений, — не очень смело отвечал Сергей Яковлевич, — я бы на вашем месте, господа, все-таки стал бы получать доход прямо с мужиков, отдав им пустующие земли в арендное пользование. Уверяю вас: доходы только возрастут, и вы избавитесь от своеволия управляющих вашей экономией.

— Опять корова! — вдруг крикнула женщина.

Из гущи цветов высунулась добрая умильная морда коровы, громко хрумкающая траву. Жеребцова с проворством спартанского юноши выскочила из веранды и, схватив палку, обратила животное в бегство. Двумя прыжками, как молодая львица, вернулась обратно. Села в качалку, даже не запыхавшись.

— Как вы бегаете! — поразился Мышецкий.

— О да, — Ксюша тряхнула копною волос. — Мой папочка, — показала на мужа, — сулил золотой тому молодцу, который меня догонит.

— И…? — спросил Сергей Яковлевич.

— И золотой остался у нас! Вот так… Что же касается ваших предложений, князь, то позволю ответить лишь за себя. Жена действительного статского советника, я консерватка по убеждениям и никогда не страдала мужиколюбием.

— Но буры, мадам, имели мужество признать за очевидное могущество Англии и подчинились ей! — сказал Мышецкий.

— То буры, — ответила женщина, снова опалив гостя взором из-под бровей. — А мы, дворянство, не уступим лапотникам…

Мышецкий понял, что попал в самое гнездо реакционно-помещичьих настроений. И совладать с таким настроением нелегко, ибо так же, как мыслят супруги Жеребцовы, мыслит ныне и большая часть земельночиновного дворянства, и с этим (хочешь не хочешь) надо считаться. Тогда князь перевел разговор на пути общественной жизни России: сослался на труды земских работников, сказал, что нельзя ныне смотреть на Россию как на собственное имение.

— Извините, мадам, — закончил он с ядом, — но я хотел бы спросить вас… А вы не боитесь черкесов?

— Они получают по рублю в день на всем готовом. Я не виновата, что власть губернии бессильна оградить нас от хаоса!

Мышецкий понял: эта девочка сильно может укусить. Он проглотил полученную оплеуху и произнес — в продолжение разговора:

— Значит, вы находите, что вас надобно ограждать? От кого?

Жеребцова гневно смолчала, ответил за нее муж:

— Ксюша права: от мужиков надобно заградиться…

— Вот в чем весь ужас, вот об этом-то я и толкую, — подхватил Мышецкий. — Разве можно жить, заградясь от народа нагайками?

Госпожа Жеребцова вскинулась из качалки, сказала лакею:

— Нельзя ли кофе подать в кабинет?..

На лестнице Мышецкого поймал за рукав Чиколини, шепнул:

— Князь, тут невесело… Дайте три рубля, не пожалеете.

— А что тут? — спросил Мышецкий, сунув ему деньги.

— Дворецкого, — ответил полицмейстер, — с потрохами за три рубля покупаю. Здесь психи живут, князь. А мужики — воют…

За кофе Жеребцов переглянулся с женой и заговорил:

— Сейчас я работаю над проектом, который вернет России все ее былое величие… Ксюшенька, куда ты дела мой эскиз?

Мышецкий был в ужасе: не хватало еще выслушивать чьи-то дурацкие проекты — он уже и без того устал, а вся борьба впереди.

— Ради бога, — попросил князь, — поведайте так… на словах…

— Ксюшенька, расскажи ты сама князю, как мы думали с тобой вечерами в парке… Помнишь? Мы еще карасей тогда удили!

Девочка-помещица (которой бы жить в восемнадцатом веке) сказала четко: