На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая - Страница 84

К оглавлению

— А, чтоб тебя вместе с Ивасютой…

Пошли рвать хворобу.

Несли ее, проклятую, как священники носят святые дары — только подноса не хватало. Ногою Борисяк щупал тропинку.

— За народом надо следить, — настойчиво твердил он.

— Ты за собой следи! — кричал ему Казимир. — Канава…

Вышли к оврагу, и Борисяк разжал над обрывом пальцы:

— Ложись!

Оба приникли к душистой земле, ожидая, когда она вздрогнет под ними от тяжкого взрыва…

Беспечально и звонко заливался над лугами жаворонок.

— Шпроты, а не бомба, — сказал Борисяк, вставая. Казимир чувствовал себя виноватым.

— Я запал подкручу, — сказал и полез вниз, в овражек.

— Я тебе подкручу, — схватил его Борисяк, не пуская…

Стояли потом оба, в неловкой растерянности.

— Видишь? — упрекнул Борисяк. — Вот и думай… Допустим, ты эту бомбу в Дремлюгу шваркнул. А она — не тае! Вот теперь и ответь: что в этом случае делаешь ты и что делает Дремлюга?

— А так тоже не оставишь, — почесался Казимир. — Еще детишки со станции подберут. Грех на душу примем…

Кидали вниз на бомбу камни. Один раз так и жвякнули в нее. Хоть бы что! Лежала она, на дне оврага, такая нарядная — только барышням на свадьбу дарить… Надоело обоим.

— А ну ее к… — сказал Казимир.

Вот тут и жахнуло! Да так, что Казимир летел и летел, кувыркаясь, все лицо в кустах исцарапал. Потом оба долго отряхивались от пыли, и Борисяк сказал:

— Кустарщина в революции не годится. Так и скажи Ивасюте, что я ему уши рвать стану, если узнаю… Я не против бомбы! Но я — за дисциплину внутри партии. Сейчас твой Ивасюта кустарь-бомбист, а завтра он эту бомбу взорвет. Просто так — из любопытства. Вот и появился на Руси святой еще один кустарь-революционер. Так и до анархии докатишься… Человек должен быть свободен всегда — да, это так. Но оружие никогда не должно иметь свободы — нет!

Слишком велико искушение, и слишком слаб одинокий человек…

…Казимир, вернувшись в Уренск со станции, внушил Ивасюте ничего не делать без указания: жди, когда скажут.

— Будешь своевольничать, — пригрозил машинист, — оружие отберем, а из боевиков — выскочишь… Так и знай!

Ивасюта смолчал. Вскоре он приготовил и вторую бомбу. Но уже не хвастал ею перед товарищами. Изготовил и третью. Пальцы тряслись — была она очень подозрительной, эта бомба. Надо рвать ее поскорее, пока у самого руки-ноги целы.

И он стал приглядывать цель, чтобы бросить в нее…

— Ну, чего впялился? — кричали ему городовые. — Проходи, а то дам по клавишам… Ишь ты, шары-то свои вылупил!..

— Глаша, где мое зеленое мыло? — привычно спросил Ениколопов после операции…

Вода из крана текла жиденькой, перекрученной в винт струйкой. Напора не хватало: Уренск душило безводье.

Качнулись вдруг занавески на окнах — громыхнуло над городом, словно вздохнул на небеси усталый Илья-пророк.

— Ого! — сказал Ениколопов, сдернув полотенце с вешалки. — Вы не знаете, Глаша, что бы все это значило?..

Прибежал взволнованный старший врач больницы:

— Вадим Аркадьевич, сейчас звонили из жандармского управления и обязали всех врачей Уренска доводить до сведения полиции о частных клиентах с ранениями. Уж вы меня не подведите, ей-ей!

— Хорошо. Я обещаю, — отвечал Ениколопов спокойно…

Запаренные кони подвезли к больнице телегу. Сползли с нее, опираясь на своих товарищей, три раненых казака «желтого» Астраханского эскадрона, что квартировал в Уренске издавна.

— Столы! — велел Ениколопов. — Эфир не нужен. Они вытерпят…

Уже вечерело, из-под прожектора било вниз электричество. Силясь не стонать, казак рассказывал:

— Вечерять было собрались. Тильки мисы взяли, тут сволочь кака-то гремучку кинула. Дык прямо, как сидели под дубком, тык и швырнуло нас. Быдто веником башгым обмахнули…

Ениколопов извлек из тела красочный осколок коробки.

— «Монпансье»… Не поймали? — спросил кратко.

— Куды-ы там. Убег. Да ишо пулял, паразит. Видать, анарха был, туды-т его мимо…

Ениколопов оперировал быстро. Второго, третьего. Яркие, гнутые взрывом осколки успокоили эсера. Ему было точно известно, что банда Додо Поповой пустила под футляры бомб обрезки водопроводных труб. Чугун! А это «монпансье» так и отдает кустарщиной, скудостью знаний и бедностью технической фантазии…

— Глаша! — воскликнул наконец. — Где мое зеленое мыло?

К ночи вода была из крана упругими толчками. Ениколопов задумчиво мылил сильные руки. Мысли были логичны и деловиты. Журчание воды действовало успокаивающе. Он думал о том, что не использовал всех возможностей. Боря Потоцкий мог бы сделать и больше, если бы сгоряча не оборвал связей с большевиками депо! Тогда в поле зрения Ениколопова попало бы все подполье губернии.

Вадим Аркадьевич машинально спросил у Глаши:

— А когда будет стирка? — Но помыслы его были сейчас очень далеко, и он даже не расслышал ответа сестры. — Ладно, — сказал, — буду вечером дома. В случае чего — пришлите дворника…

Было уже совсем темно, когда он добрался до своего дома. Навстречу ему поднялся со ступеней крыльца незнакомый молодой человек с косящим взглядом. Хмурый. По виду — рабочий.

— Мне бы хирурга, — сказал он, морщась. — Я заплачу…

Ениколопов отворил двери, пропуская клиента впереди себя, и заметил, что тот припадает на ногу, — ранен.

— Отчего не обратились в больницу?

— Да так. Не догадался…

За спиною врача сухо щелкнул замок.

— Предупреждаю: всех частных клиентов я обязан предъявлять полиции незамедлительно, о чем и дал сегодня расписку…

Мастеровой выдернул револьвер: