Потом спросил у Казимира — нет ли в доме глицеринового мыла.
— Глаша! — крикнул Казимир. — А где зеленое мыло?
— С ума сойду! — ответила из кухни Глаша. — Помешались вы на этом мыле, что ли? То в больнице, то дома — везде зеленое…
— Неприятная новость, — признался Беллаш. — Этот чудак губернатор, кажется, меня заподозрил. Оно и верно: руки выдают!
— Плюньте, Женя! Это он вам сказал про глицериновое мыло?
— Да.
— Ну, не выдаст. Он и Борисяку зеленое мыло советовал…
Зажгли фонарь «летучая мышь», прошли в сарай. Там, за поленницей дров, была у них новая печатня. Казимир присел к земле, высыпал из пестрых игрушечных коробок наборы детских буковок. «Детская типография»! Мамочки, когда ребенок ознакомится с кубиками, покупают ему вот такие типографии. Пусть сынок, чтобы не шумел, и дальше тихо «подпольничает», а то уже голова от игр раскалывается… Теперь вот и взрослым дяденькам пригодилось!
Беллаш взял буковку, тисненную из гуттаперчи.
— Верстатки сделал? — спросил.
Казимир молча показал, как собрать и держать буквы.
— Начнем?
Под фонарем разложили бумажку с текстом: опять бойкот думы, разоблачения либералов, сладко глаголящих по гостиным, вроде уренского Бобра. Только к четырем часам утра закончили.
— А что? — полюбовался Казимир. — Не так уж и плохо… А?
— Читать будут, — ответил Беллаш. — Без очков разберутся!
Обычно после ночи боль в виске отходила, тишала. Но сегодня проснулся сразу с головной болью, сгорая от стыда за вчерашнюю сцену в кухмистерской. «Конечно, разве теперь подойдешь к госпоже Корево?» Печально ступали по лужам лошади, отвозя губернатора на службу. Приехал и первым делом позвал Огурцова:
— Драбант! Двухспальную…
Потом оба скучно жевали сыр.
— Болит вот тут, — жаловался. — Не пойму — что? С чего?
— Может, на трех постелем?
— С утра-то! Впрочем — лейте…
Блаженно разлился по телу оживляющий алкоголь. Сознание, здравое и точное, не покидало его. Но зато боль утихла, а вчерашняя сцена с Корево и Ксюшей стала казаться забавным водевилем.
— Дремлюгу! — велел. — Пусть явится сегодня…
Дремлюга пришел сам — без вызова. Чем-то озабоченный.
— Новости? — спросил его Мышецкий.
— Акушерку, госпожу Корево, знаете, князь, конечно?
— Видывал.
— Шлюха она! — сказал Дремлюга конкретно…
— А вы, капитан, разве имеете к тому основания?
— Имею! Вчера Борисяк, после встречи с вами, подал просьбу о свидании со своей невестой… Эта невеста и есть Корево!
— Так, — зажмурился князь. — Невеста еще не шлюха, капитан.
— Видали мы таких «невест», ваше сиятельство. Просто им нужна связь. А об этой Корево нехорошие слухи ходят…
Мышецкий все понял: Борисяку нужна связь с миром, политические всегда нуждаются в подобных «невестах». И он внушил жандарму:
— По закону отказать в свидании Борисяку не имеете права. А я, господин капитан, спешу вам выговорить свое предельное недовольство и… Вот, можете прочесть сию слезницу!
Дремлюга притянул к себе листовку под названием «Плач святого Иисуса Христа по Народу Русскому» (Издание патриотическое).
— Выходит, — сказал, — наши активуи второй станок завели?
— А может быть… первый? — обозлился Мышецкий. — Не забирать же мне этот станок из вашего «приказа» к себе на «воеводство»!
Дремлюга расстегнул мундир, полез во внутренний карман. Шарил там пальцами, шарил… Словно деньги тайком пересчитывал.
— Во! — сказал, вынимая. — Христов плач — дело темное. А вы, князь, сюда гляньте… Во где! Хоть игрушки в магазинах ломай!
Мышецкий читал листовку. Дремлюга тем временем улыбался в своей дремучей, как Брянский лес, душе. Пусть ищут станок! Никто не догадается в жандармерию заглянуть да посветить по углам…
— Все игрушечные типографии, — доложил капитан, — уже сняты мною с прилавков. А лавочников предупредил об ответственности!
— Я вам — про бузину на огороде, а вы мне — про дядьку в Киеве! Вы же сами понимаете, что я говорю о станке печатном…
— Трудненько будет сыскать, — горестно задумался Дремлюга. — Активуи наши стали осторожничать… Таятся…
— Однако — надо, ибо эта пропаганда погрома весьма опасна для спокойствия губернии. Вам кажется не так? Иль князь трусит?
— Вы, конечно, правы, ваше сиятельство… будем искать!
А после Дремлюги явилась в присутствие госпожа Корево.
— Да, да, сударыня! — опередил ее просьбу Мышецкий. — Я уже все знаю, извещен… Но прежде мне хотелось бы извиниться перед вами за ту сцену, случайной свидетельницей которой вы стали…
Он запнулся. Впрочем, в таких случаях всегда выручает честность. И он честно поведал женщине о своей поездке в Большие Малинки, об аренде, которую просят мужики, о минутной слабости, которая извинительна любому одинокому мужчине…
— Что же касается вашего свидания с арестованным господином Борисяком, то свидание вам разрешено.
Корево поблагодарила его легким поклоном. Сергей Яковлевич проводил акушерку до дверей кабинета, потом переступил порог — и провел через всю канцелярию. Довольный собой, вернулся обратно, и к нему просунулся Огурцов, уже сильно косоватый, но вполне еще приличный.
— Князь! — сказал. — А как вы к дуэлям относитесь?
— Еще чего не хватало!
— Вернулся Иконников-младший. Сейчас видели — ехал с вокзала, чин по чину! Одних чемоданов — с дюжину!
— Глупости! — сорванно крикнул Мышецкий. — Чтобы я, столбовой княжич, дрался с каким-то навощенным купчишкой?.. — Долго блуждал вдоль стен кабинета, остановился, поводил в растерянности пальцем по столу. — Он приехал… один?